Недуг

Официант - работа опасная.

Работал я раньше в одном институте специальном. Лаборантом.

Чем институт занимался, я толком не знал, потому как дело лаборанта маленькое - черти болтик или макай его куда скажут, или фотографируй под секретным микроскопом. Получай пайку и интересуйся поменьше. А лучше и вовсе не интересуйся.

А все потому, что болтики были какие-то сверхсекретные. И что делали в одном отделе с этими болтиками, в другом отделе не знали. Да и вообще никто ничего не знал, поскольку макали секретный болтик из отдела А в секретную жидкость из отдела В, а смотрели на него под микроскопом в отделе С.

Все эти секретные болтики в нечто уже совершенно секретное собирались воедино только в голове Василия Петровича - главного конструктора, которого никто не видел и даже не все были уверены, что зовут его Василий Петрович.

Говорят теперь, что у Василия Петровича недуг был. Я бы сказал, что врут. С недугами в такие институты не берут. Но говорят правду. Сам видел, как недуг тот из Василия Петровича приступом вышел.

А было это так.

Однажды каждого лаборанта вызвали в специальную комнату для бесед. Беседкой она называлась. И сказали, что скоро будет важный день, приедут важные люди и будут принимать важный секретный результат секретных болтиков. Большое и важное секретное событие намечается.

И сказали, что важных людей будут кормить. А чтобы вместе с отрыжкой секретность через несекретных официанток наружу не выплыла, вместо неопытных и любопытных девушек, приносить еду важным людям будут не важные лаборанты.

Сначала лаборантов даже одеть хотели как положено - в юбки и переднички. Но потом оказалось, что все лаборанты в институте люди серьезные, пола мужского. Поэтому штаны с нас снимать передумали - уж больно ноги волосатые, для поднесения пищи не аппетитные. Но переднички все же одели.

Поначалу все было хорошо. Пили все, закусывали, звездами на погонах поблескивали. Некоторые даже пытались, по привычке, официантов за мягкое ущипнуть. Речи говорили. Про важность, про секретность, про величие и про врагов. А потом Василия Петровича попросили выступить. Тут я впервые его и увидел. И Василия Петровича, и приступ недуга, который зрел, зрел, да и случился. Потек, понимаешь, приступ из него, как прорвавший кожу чирий на глазу.

- Козлы вы, - сказал Василий Петрович, - столько денег на эти болтики угробили. Уж лучше бы дорогу в деревню построили, больницу починили, канализацию провели. Сколько можно на двор по нужде бегать? Сколько можно дерьмо шлангом отсасывать? И все лишь ради того, чтобы сделать очередную Царь-пушку, которая никогда не стрельнет!

Тут важных гостей, маршалов и генералов всяких, прямо ступор хватил. Будто бюст безразмерный они увидели или вождя.

Один лишь наш беседчик не растерялся. Тот, который в комнате для бесед сидит. В Беседке то есть.

Правда, побелел он немножко. И даже улыбка с его кругленькой мордочки куда-то пропала, но находчивость и рефлексы оказались на высоте. Видать, врожденные. Взял он телефон и вызвал специальных секретных докторов, а потом, пока они не приехали, ходил всюду по пятам у Василия Петровича, как грузовичок на ниточке. Прилип, как собачье к ботинку.

Про Василия Петровича я потом больше не слышал. Говорят, лечили его шибко. И, вроде, совсем залечили.

Важных людей, конечно, тоже отправили на лечение. Мало ли. Кто его знает, недуг этот. Может заразный он. Может по воздуху передается. Изо рта в уши. И прямо в мозг.

Отправили всех важных людей в секретный санаторий. Там им мозги проверяли так и эдак, беседовали. Беседок в том санатории, говорят, множество.

Институт расформировали. Болтики уничтожили. Нас тоже хотели, но сначала в беседку позвали. По одному.

Мы же, конечно, у дверей стояли, и все видели-слышали. Но, как попали к беседователям, так все как один вспомнили, что как раз перед речью Василия Петровича отошли покурить во двор. Даже те, кто не курил никогда. И даже показали, где окурки бросили.

За окурки нас и уволили. Ибо негоже мусорить.

Да так уволили, что пришлось нам по заводам разбрестись, гайки завинчивать. Ибо в важные институты нас уже не брали.

Уволили и болтать не велели. Но мы и сами это знали.

Так что официант - работа опасная. И от болтовни одни неприятности. Скажут, что брешешь. Посмеются. А смех для секретности - самое опасное дело. Смех любую секретность порушить может.

Один только Ванька Печенкин легко отделался. Он больным сказался и официантить не пошел. Решил, что негоже серьезному болтоведу тарелки разносить.

Он и сейчас в серьезном институте работает и колбасу кушает.

Правда ходит по нужде по прежнему, как и мы, до ветру.